Кирилл Проценко – один из столпов украинского трансавангарда, участник знаменитой арт-группы «Парижская коммуна». Будучи приверженцем мультимедийного искусства, он среди первых в Украине стал заниматься видеоартом.
Его путь – это эксперимент, в котором одну из главных ролей исполняет публика. Кирилл тонко выстраивает диалог с ней и заставляет обывателя думать. Сегодня художник работает в разных арт-направлениях, что позволяет ему сохранить творческую свободу и избежать тиражности, свойственной современному отечественному искусству последних лет.
Кирилл, вы график по образованию, живописец, виджей, фотограф, занимаетесь инсталляцией, дизайном. Насколько бесконфликтно все эти виды деятельности уживаются в вашей личности?
Конфликта нет. Для меня это определенная степень свободы, параллельные линии моего развития. Современное искусство использует разные технологии. Дизайнером я стал после успешного проекта – это был первый ресторан на воде «Хуторок». Его уже нет. Тогда мне понравилась идея создания города на воде. После моего первого дизайнерского опыта последовал ряд предложений, и я решил продолжить эту деятельность.
Вы относитесь к художникам-концептуалистам. Насколько важен концепт в оформлении интерьера?
В нашей стране в оформлении интерьеров используется многое от театральных декораций. Дизайн здесь имеет украшательский характер. Думаю, что это зависит от нашего южного месторасположения и от недостаточного уровня развития данного направления в стране. Хотя сейчас, благодаря Интернету и информации, которую люди получают, выезжая за границу, стереотипы начинают меняться и в дизайне возникают более концептуальные вещи. Я занимался в основном дизайном общественных мест – ресторанов, клубов, развлекательных центров. Всегда стремился к тому, чтобы оформление было не просто раскрашиванием картинки на заданную тему. Хотя это некая зона компромисса, где одна сторона медали – творческая идея, а другую я бы назвал «итого»…
Дизайнерам часто не хватает денег, чтобы реализовать свои интерьеры.
«Итого» включает в себя финансовую сторону проекта?
Финансирование – это достаточно важный вопрос, но главной для меня является все же идея. Вопросы ее реализации возникают после. Это неправильный путь, когда дизайнер идет от количества финансирования. Существуют удачные по замыслу и довольно дешевые по исполнению концепции. Но если речь идет о ресторанах или клубах, то финансовый фактор – важная опция, которая влияет и на уровень оформления интерьера. Когда мы приходим в клуб, там прежде всего важен звук, в ресторане – интерьер, еда, атмосфера… Как в кино, где режиссер, оператор, художник-постановщик, видеомонтажер являются равноценными партнерами, так и здесь – важно коллективное действие профессионалов, которые ищут компромисс, и естественно, что в нем участвуют и финансы.
А вкусы отечественных заказчиков?..
Вкус заказчика, его капризы – черное пятно нашего времени. Назовем это тоже некоей зоной компромисса. Хотя, если брать исторический аспект, мой первый дизайнерский опыт состоялся в 1999 году, и понятно, что рынок с тех пор развивался и ситуация менялась. Вместе с ростом культурного уровня общества изменился в лучшую сторону и уровень заказчика.
Как-то один из ведущих фотографов Украины обвинил отечественных художников в том, что они пишут картины на стены. Вы, создавая работу, учитываете интерьер, в котором она будет висеть?
Не думаю, что художники пишут картины и представляют стены, где они будут висеть. Искусство выставляется в галереях, где есть нейтральное белое пространство, способствующее тому, чтобы не мешать произведению быть как можно лучше представленным публике. Интерьеры некоторых состоятельных украинцев, которые мы видим в журналах, отнюдь не минималистичны. Для них белые стены – это слишком простенько, и половина моих работ для этого случая не годится. В такие интерьеры больше подойдут произведения, написанные сусальным золотом.
Вы делали дизайнерские проекты за границей. В чем их особенность?
Технологических возможностей на Западе больше. У нас отсутствует индустриальный дизайн, недостаточно развит предметный дизайн, дизайн мебели. На рынке есть только единичные вещи, а для развития важен масштаб поп-массового производства. В том же Берлине множество возможностей – салонов, торгующих всевозможными высококачественными утилитарными предметами, такими, как стол, стул, лампа и т. д. Есть также мастерские, которые делают пилотный вариант и дают понять автору, имеет ли право на жизнь его идея. Мы в этом смысле находимся в зародышевом состоянии.
Когда просматриваешь европейские или американские фильмы, в интерьерах героев можно увидеть концептуальные картины и даже видеоарт. У нас такого нет. Получается, здесь свои видеоработы вы создаете «в стол»?
Видео для меня – один из путей самовыражения. Мои произведения живут своей жизнью в Интернете, на сайте. Их можно смотреть. Я использую видео для своих виджейских сетов, когда играю в клубах. Думаете, что видео создается в стол? Значит, у меня хорошая коллекция видеоарта.
Технологии стремительно развиваются, и носители устаревают. Украинский коллекционер вряд ли приобретет видеоработу, в долговечности которой он не уверен.
Просто художнику следует следить за развитием технологий и перегонять видео на новые носители.
Менять самостоятельно, как это сделал Дэмиен Херст со своей разлагающейся акулой?
Да.
А как быть с работой после смерти автора?
Рано или поздно мы, возможно, дойдем до какого-то уровня базового носителя, который будет неизменен. В опасениях коллекционера (обыкновенного обывателя) насчет недолговечности работы есть некий резон. Вспомните, сколько погибло видеокассет с материалами, которые уже никогда не будут восстановлены.
Вы как-то сказали о ценности вашей личной свободы, но сегодня многие украинские художники зависимы от продаж их картин.
Я тоже думаю о продажах. Когда делаю проект, знаю, что может иметь коммерческий интерес, что творческий. Но сейчас вокруг продаж слишком много шума, происходит засорение эфира. Желательно, чтобы об этом думал не художник, как это происходит у нас, а арт-агент или галерист.
У вас был проект, который назывался «Натюрморт на кухню, пейзаж – в спальню». Вы пытались угодить вкусам обывателя?
Он был сделан с мыслью о том, что может иметь максимальное право находиться в интерьере представителя среднего класса. Пришел к выводу, что натюрморт на кухню, пейзаж – в спальню – это оптимальное решение, как и другие неоспоримые истины.
Все эти работы ушли к их счастливым обладателям?
Пейзажи в спальню – да, а натюрморты – нет. В них были использованы обои семидесятых годов. Думаю, что обойная оскомина насторожила людей, живущих в нашем пространстве. Хотя лет пять назад мода на обои вернулась в среде европейцев-бельгийцев и американцев. Поэтому мои натюрморты ждут той кухни, которая строится. Не каждое произведение может разместиться в интерьере покупателя, даже если он мечтает о нем. Есть предметы, которые могут не ужиться в пространстве с вещами, необходимыми для жизни.
Для вас важно, где будет обитать ваша работа? Не секрет, что многие коллекционеры просто складируют произведения искусства, так как они не помещаются в интерьер.
Когда я вижу в домах людей свои работы – не могу не радоваться. Это из серии «в хороших руках». Если же владелец картину прячет – это его авторское право как обладателя, ведь вещь уже обрела другого хозяина. Для меня в большей мере важен процесс создания произведения. Я некоторое время наблюдаю за результатом процесса, веду внутренний диалог с работой, но затем переключаюсь на другую деятельность.
Многие ваши работы вызывают шок и неприятие публики. Вас это не беспокоит?
Есть вещи, которые могут пугать, настораживать, заставлять сомневаться – это то, что не идет рядом с понятием – «ой, это нравится!». Для меня важна концепция, которую я хочу реализовать в проекте. Конечно, неплохо, если публика считывает то, что ты хотел сказать. Для любого художника важен диалог. Но реакции бывают разные.
Знаю художника-самородка Леонида Пурыгина из Самары. Уехал в Нью-Йорк, рисовал примитивистские картины и всегда цитировал своего отца, который, глядя на его работы, высказывался так: «Лучше бы я сделал табуретку, чем тебя». В девяностые годы многие из нас часто сталкивались с негативом публики. Хотя мы представляли романтические вещи – к примеру, пейзажи о любви, но переданы они были другим, радикальным для традиции языком.
Как вы работали с этим неприятием?
Мой проект «Выжигатель», созданный в середине девяностых, был процессом примирения со зрителем. Опыт пионера-выжигателя, через который прошли тогда почти все, стал общим знаменателем в диалоге между зрителем и художником.
Помогло? Публика стала добрей?
Надеюсь, мною было посеяно зерно доброты в те тревожные годы. Как сказал о том времени Вася Шумов из группы «Центр», для кого-то это лихие девяностые, а для него – «серое пятно непонятно чего». Что касается агрессивной реакции зрителя, то это был эффект ломки общественного сознания, в котором мы участвовали.
Сейчас контемпорари-арт с его жесткими идеями стал модным и привычным явлением.
Но мы с удовольствием идем в PinchukArtCentre посмотреть выставку гениального видеоартиста Тони Ослера, хотя и не можем себе представить его работы в интерьере. Так что еще есть над чем работать всем и каждому.
